Из жизни карамели  - Виктория Платова

– Это – самая настоящая гадость. Ничему, кроме гастрита и язвы, не способствующая. Надо бы разнообразить меню. Включить в него настоящие полноценные продукты, а не эту мертвечину! У вас дома кто-нибудь отвечает за кухню?

– Вроде бы Хадако, двоюродная тетка мужа. Хотя я не уверена…

– Ясно. Гнать надо таких ответственных. Рынок-то у вас здесь есть?

– Вообще-то, я по рынкам не езжу. Но должен быть.

– Отлично. Туда и отправимся.

После посещения рынка, отличавшегося от питерских лишь бьющими все рекорды ценами («а что вы хотели, дорогой мой, это же Полярный круг»), дела пошли веселее. Рыба, разжившийся свежатиной, плюс зелень, плюс фрукты, плюс специи, плюс барбарис, эстрагон, зера и веселенькие свежие побеги спаржи, решил приготовить не одно блюдо, а сразу несколько. Чтобы снять все вопросы относительно своей профпригодности – если они еще у кого-то оставались. Понятно, не у Веры Рашидовны: одурманенная духами, она приняла бы из рук Рыбы-Молота и емкость с цикутой собственного производства – с толченым льдом, лаймом и листиками мяты. И прежде чем отправиться в мир иной, потребовала бы добавки.

– А можно мне посмотреть, как вы будете готовить? – смиренно попросила Железная Леди, как только Рыба вымыл руки и напялил на себя фартук.

– Я же сказал – нельзя. Через часок – милости прошу. А раньше – ни-ни.

С трудом отправив хозяйку по своим хозяйским делам (которых у нее наверняка было выше крыши), Рыба приступил к готовке.

В вечернем меню, наскоро им сочиненном, значились:

– запеченная со специями радужная форель;

– свиные отбивные с хрустящей корочкой и белым перцем;

– фаршированные шампиньоны;

– освежающий напиток с лаймом, листиками мяты и толченым льдом, но без цикуты.

Кроме того, он решил испечь банановый хлеб с цукатами и миндалем и просто хлеб с добавлением чеснока, кардамона и тмина.

Трепещи, Вера Рашидовна! Трепещите, домашние Веры Рашидовны – во главе с Николашей и нерадивой двоюродной теткой со странным именем Хадако.

Но не к ночи помянутый Николаша и не думал трепетать. Он появился на кухне, когда готовка близилась к концу: хлеба`, которыми Рыба жаждал накормить всех страждущих, подходили, корочка на отбивных румянилась, а форель выпустила густой янтарный сок.

Неслышно подкравшись к Рыбе, Николаша гаркнул ему в самое ухо:

– Кашеваришь?! Ну-ну!

Рыба-Молот, в это самое время измельчавший зелень, с перепугу рубанул ножом себе по пальцу. Кровь брызнула фонтаном, и он едва не потерял сознание. Непонятно от чего больше – от вида глубокой раны или от вида воинственно настроенного мужа Железной Леди.

– Не жилец, – торжественно констатировал Николаша, запрыгнув на край стола.

Рыба сунул раненый палец в рот, обсосал его и, стараясь сохранить спокойный и даже беспечный тон, сказал:

– Ничего. До свадьбы заживет. От этого еще никто не умирал.

– До какой такой свадьбы? – насторожился Николаша.

– До какой-нибудь. Абстрактной.

– На Верку, что ли, глаз положил? – по-своему интерпретировал слова Рыбы карликовый муж. – Только здесь тебе не обломится, так и знай.

Тут Рыбе надо было промолчать, а лучше – спросить, как себя чувствует депутат после ночных возлияний и утреннего похмелья. Посочувствовать, хлопнуть по плечу, рассказать анекдотец. Но… вместо этого Рыба (не иначе, как науськиваемый гнусными духами) сдерзил:

– Почему же не обломится? Тебе ведь обломилось.

– И не думай. – Николаша поднял обе руки и застыл в воинственной позе паука-каракурта.

Но пауков-то как раз Рыба-Молот не боялся, наоборот, испытывал к ним нечто вроде симпатии. А все потому, что до дзэн-чайки по имени Джонатан Ливингстон прочел еще одну книжку с зоологическим уклоном – «Восьминогие охотники» венгерского писателя Эрвина Турчани, иллюстрации Ласло Ребера, издательство «Корвина», 1966 год.

– Еще как подумаю.

– Я тебя сгною, – мрачно пообещал Николаша.

– Рискни здоровьем.

– Я тебя… упеку на всю катушку за… за хулиганские действия в отношении депутата Городской думы. Представителя партии власти!

– Ась? – Рыба приложил к уху здоровую руку. – Не того ли это депутата и представителя, которому купили должность по его многочисленным заявкам?

– Гад! – Лексикон Николаши не отличался особым разнообразием. – Еще и за оскорбление тебе зачтется!

– Плюю на тебя! – парировал Рыба.

– Слюны не хватит! – парировал Николаша. – Сам захлебнешься!

– А вот посмотрим!

– Посмотрим, посмотрим!

– Забыл, кто я? – Николаша, кажется, нащупал неведомую Рыбе тактику и слегка приободрился.

– Пигмей, вот кто! Карлик злобный! Крошка Цахес! – Так называл Николашу Ян Гюйгенс, и Рыба, неожиданно вспомнив об этом, не преминул пустить крошку в дело.

– Вот тут ты ошибаешься. Я тебе не пигмей, я – потомственный шаман. И я на тебя такое нашлю – не обрадуешься! В муках подыхать будешь! Только червь от тебя останется!..

Вот что выпустил из вида впавший в раж Рыба-Молот: депутат Городской думы и вправду был шаманом. Об этом свидетельствовали туманные намеки очевидцев, его собственный опыт общения с бубном и шкурой, струя из депутатского пениса, вылетающая под давлением в сорок атмосфер. И наконец – страшные, несущие смерть духи нгылека, которые посыпались намедни из Николашиных глаз, чтобы…

чтобы накинуться на Рыбу. И возможно, свести его в могилу.

Рыбе-Молоту резко поплохело. А от мысли, что визит духов – не случайность, а спланированная Николашей акция, на манер древнегреческой засылки Троянского коня, поплохело еще больше. Минута-другая – и Рыба повалился бы перед Николашей с холопским воем: «Не дай погибнуть, благодетель, век за тебя буду бога молить!» Но Николаша сам испортил все дело, неожиданно сказав:

– Вернешь духов – может, и прощу. Не буду применять санкций. И в живых останешься, только придется тебе убраться отседова.

– Каких духов? – прикинулся шлангом Рыба.

– Неважно каких. Верни и все. Тебе с ними не справиться, подохнешь, как собака.

– Ты же не подох.

– Я – одно. Я за них дорого заплатил. Я за них душу продал.

Кому именно он продал душу, Николаша не пояснил. А Рыба и спрашивать не стал, чтобы не углубляться в дебри холодного земляного ада. Или как там выглядит ад у ненцев? Надо бы спросить у всезнайки Яна Гюйгенса…

– Не знаю я ничего ни про каких духов.

Николаша покраснел, сморщил рот и стал что-то говорить: быстро-быстро, тихо-тихо, на непонятном Рыбе языке. И тотчас же в висках Рыбы-Молота застучали барабаны, запела тетива, а где-то в глубинах мозга послышался устрашающий рык и отдаленный лай. Затем вступила еще парочка не слишком приятных звуков: как будто где-то (в несчастной Рыбьей голове, где же еще!) трещала, искрясь, электропроводка. И какая-то тварь (злобные духи, кто же еще!) елозила пенопластом по стеклу. Последний звук Рыба-Молот ненавидел особенно. Ненавидел с детства, до трясучки и обмороков. И потому изготовился упасть с копыт долой, предварительно изумившись – откуда это у него в башке пенопласт со стеклом? И – паче того – электропроводка? И что будет, если она таки перегорит?.. Додумать про электропроводку Рыба не успел, потому что рот его самопроизвольно открылся и… из него вылетели слова – причем на том же языке, на котором причитал Николаша. И звучали они примерно так: «Нгылека сийда нямгу!» Появление этих диковинных слов сопровождалось спецэффектами в стиле театрализованных шоу мага и чародея Дэвида Копперфильда, а именно: разноцветным туманом и вспышками огней. Кроме тумана и огня, были еще комья серой, похожей на порох земли, на ходу трансформирующиеся то ли в животных, то ли в птиц. Каких именно – Рыба не разглядел, потому что они, едва появившись, тут же рассыпались и исчезали.